Генри Олди - Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
— Примирение?
«Неужели дедушка не слышал?! Раб вслух назвал Косматого…»
— Великое примирение! — педагогос любимым жестом воздел палец к небу. — После долгой вражды сыновья Зевса торжественно заключили мир…
— Когда?!
— Два года назад. С тех пор этот день почитается в Аргосе праздником. А Меламп, сын Амифаона, учитель здравого экстаза, учредил для горожан «хоровод мира».
— Меламп?!
Целитель зашелся кашлем. На его лице, обычно невозмутимом, читалось: «Это не я! Я ничего не учреждал!»
— О да, именно он, Меламп Амифаонид! Невежды полагают, что это празднество — веселый танец с последующими возлияниями. Но мудрецы — о, мудрецы знают: сие действо имеет глубокий смысл, скрытый от простаков…
Персей мрачнел с каждым словом раба. Еще чуть-чуть, и Гелиос в страхе удерет за горизонт, боясь угодить под горячую руку. Прячась за спину деда, мальчик сердцем чуял: грядет беда. «Что он мелет?! — душа Амфитриона кипела от возмущения. — Дедушка никогда не пойдет на мировую с Косматым! А он говорит: два года назад. Враль! Клеветник! Почему дедушка не заткнет ему рот?» Мальчику представился родной Тиринф. Валит по улице толпа: пестрая, шумная. Горланит: «Слава Персею! Конец войне!» Вино горячит кровь: «Эвоэ, Вакх! Слава братьям!..»
— …юноши Аргоса, чья молодость и красота символизируют животворящее начало и облик, присущие Дионису. Мужи Аргоса, чья сила и зрелость символизируют несгибаемый дух и доблесть великого Персея. Хоровод, который они ведут совместно, есть символ единения бывших врагов. Второй, женский хоровод символизирует, с одной стороны, материнское плодородие, с другой же — усмиренных братьями вакханок. Мудрецы говорят, что хоровод женщин также посвящен Рее, Матери Богов…
— Хватит, — оборвал его Персей.
И первый двинулся к воротам, в обход толпы. Усталые, в пыли, они шли мимо танцующих: Персей с внуком, Кефал из Фокиды, братья-фессалийцы, Тритон, отряд Горгон, загонщики и оргиасты — многие поддерживали спасенных женщин, ибо те едва держались на ногах…
Рядом, не замечая их, шумел праздник.
2
У ворот тосковал знакомый стражник — мимо него Амфитрион с Кефалом проскочили, выбираясь из города. Стражника тянуло к веселью и дармовому вину. Очень хотелось показать растяпе язык, но рядом был дедушка, и мальчик чинно прошел мимо.
— Герса! Ты жива! Хвала богам!
На ходу мальчик оглянулся. Стражник сжимал в объятиях маленькую женщину — одну из спасенных. Гладил ладонью, загрубевшей от оружия, по растрепанным волосам; плакал, не стесняясь. В глазах у Амфитриона предательски защипало. От пыли, наверное. Он представил, как за миг до этого высунул бы язык, дразня стражника — и чуть не умер от стыда.
— Слава Персею! Слава Мелампу-целителю!
Я герой, подумал мальчик. Я тоже принимал участие. Вот, жену человеку вернули…
— Эвоэ, Дионис!
Радость улетучилась. Амфитрион покосился на деда, но тот словно оглох. Шел с каменным лицом, презирая суету вокруг. Казалось, взгляд Медузы давным-давно настиг Персея, но не убил до конца. Так и живет с тех пор — ходячей статуей. «У него что, ветер в голове, у этого стражника?! — мальчик готов был кинуться в драку с болваном-караульным. — Это мы его жену спасли! А Косматый ее с ума свел! Нашел дело, дурак: врага славить! Может, он просто боится Косматого? Вот и кричит «Эвоэ!», чтобы тот оставил жену в покое…»
Миновав храм Аполлона Дирадиота, Персей повел отряд по Глубокой улице, к рынку — от рыночной площади улица взбиралась на холм, к акрополю. Идем во дворец ванакта, уверился мальчик. Уж его-то дедушка точно убьет! Что Персею какая-то охрана? Да хоть вся армия Аргоса! С нами Горгоны; впрочем, дедушка и сам справится. У эфиопов он один двести человек народу перебил! Эх, жалко, дротик у Сикиона потерялся…
Аргивяне встречали их по-разному. Уступали дорогу, таращились. Детина с багровой физиономией заорал: «Слава!», но крик увял без поддержки. Старики окликали знакомых из числа загонщиков, спеша узнать подробности. Двое-трое зевак пристроились в хвост процессии. А кое-кто рванул прочь, как ужаленный. Небось, ванакту доносить побежал.
Ну и пусть!
Улица вывела к памятным местам. Святилище Пеона — здесь Меламп лечил мальчика от простуды; спуск в Медный Чертог, где Акрисий держал свою дочь Данаю, дедушкину маму… А это еще что? Мальчик даже глаза протер — на всякий случай. Нет, лишний храм никуда не исчез. Стоял, подлец, сверкал мраморной штукатуркой колонн. Да нет же, напомнил себе мальчик. Еще недавно тут торговали войлочными шляпами! Нам педагогос все показывал…
«У меня был жар! Вот и проморгал…»
Внук глянул на деда, и спасительная мысль угасла, как светильник от порыва ветра. Не осталось сомнений: Персей тоже видит храм впервые.
Круглую беленую крышу поддерживали двенадцать гладких столбов. Храм был открытым, без стен. Внутри, по центру, взору открывалась колонна, сплетенная из множества змей. Свиваясь, змеи стремились ввысь. Под крышей, меж их разинутых пастей, покоился медный треножник. У основания колонны блестел алтарь из зеленого мрамора, украшенный резьбой — плющ и лозы винограда. Ко входу вели три низкие ступени. Добрая примета — ступить правой ногой на первую, и правой же на последнюю…
— Чей это храм?
— Вопрос, достойный мудрецов! — раб-педагогос, ясное дело, не преминул увязаться следом. — Толос[79], которым вы любуетесь, посвящен Дионису Благосоветному. Воздвигнут он по указанию Персея Горгоноубийцы. Строительство велось под руководством…
— Когда?
Раб понял вопрос правильно.
— Храм был заложен два года назад. Руководил стройкой истинный светоч мудрости, достопочтенный Меламп Амифаонид, завершив ее в течение года.
Светоч, бледный как смерть, попятился.
— Обратите внимание на фриз. С западной стороны мы можем видеть деяния Персея в войне против Диониса. Итак, Персей истребляет галий — морских менад; Персей гонит вакханок на перевале Трет; Персей разит сатиров… Восточная же часть фриза посвящена деяниям Диониса. Слева направо: Дионис карает Ликурга, Дионис карает Пенфея, Дионис карает тирренских пиратов…
— Папаша! — выдохнул Тритон, уставясь на фриз.
«Вот так и сходят с ума, — подумал мальчик. — Эвоэ, Косматый! Что у них тут, два года прошло? Пока мы по горам бегали?»
— Нас долго не было в Аргосе? — спросил Персей.
— Долго, — сокрушенно ответил раб. — Целых пять дней! Мы чуть не умерли от волнения. Кстати, спешу поздравить вас с успешным завершением похода! Благодарные аргивяне никогда не забудут…
Они шли дальше, а вокруг них рушился мир.
3
По мере приближения к Лариссе — главному акрополю Аргоса — с городом начали твориться чудеса. Людей становилось все меньше, да и те, кто встречались, первым делом норовили шмыгнуть в переулки. Опустели портики, смолкли беседы на крытых галереях. Закрылись лавки. В домах гремели засовы. Из-за ставней, закрытых наглухо, несся плач детворы. «Любопытство противно богам!» — отцы ремнями вколачивали мелкоте в задницы эту прописную истину. Пчелы жировали на медовой сдобе — пекарь так спешил удрать, что забыл товар снаружи. Мухи облюбовали круг сыра, белого и мягкого, как грудь Афродиты. Никто не гнал их — казалось, воскреснув из мертвых, в Аргос явилась ужасная Медуза. Пропадай, сыр! Черствей, коврижка! Бегом, прочь отсюда — кому охота стоять на улице мраморной статуей?
— Чего это они? — удивлялся Тритон.
Кефал, шагая рядом с тирренцем, помалкивал.
Дорога к акрополю вымерла. Мясник с тележкой бараньих туш, прачки с корзинами белья, гонцы, жрецы, воины, бродячий аэд, дровосеки с вязанками за спиной — ни души вместо обычного столпотворенья. Тяготясь безлюдьем, менее всего присущим шумному Аргосу, спутники Персея начали отставать. Загонщики вспомнили, что их ждут родичи. Излеченные вакханки потянулись следом. Персей обернулся, сдвинул брови, сделавшись похожим на Зевса-Громовержца… И махнул Горгонам: ждите, мол, здесь. Не до вас! От армии, идущей на штурм акрополя, остался малый отряд — дед с внуком, Меламп с братом да Кефал с Тритоном. Ах да, еще дочери ванакта — Биант держал обеих за руки крепко-крепко, словно боялся, что невесты сбегут.
«Куда им бежать? — подумал мальчик. — Их-то мы домой ведем, во дворец…»
— На стены смотри, — бросил Персей. — Видишь?
— Что? Стены как стены…
— Дозорных нет. И у ворот никого…
— Мор? — предположил догадливый Тритон.
— Сам ты мор! — разозлился мальчик. — Не каркай!
— А чего? Запросто. Взяли и сдохли…
Акрополь и впрямь превратился в некрополь, пустой и тихий. Ни души; собаки, и те сгинули. Женщины, дрожа от страха, жались к Бианту. Им, помнившим муравейник отцовских палат, было страшно. Все чудилось — из-за угла вывернется чудище, пожравшее людей. И Персей не спасет… Если можно представить себе Зевсову молнию, способную уничтожить смертных, оставив в целости здания, утварь, мебель — этот перун и ударил по Лариссе.
